В крепкой задумчивости застал кардинала слуга утром в кабинете. Ришелье велел никого не принимать и вновь склонился над бумагами. Бесчисленные доклады громоздились на столе Голгофой, и не меньше. Лобное место монсеньора выстроилось из писем и доносов. Жалобы и прошения задвинуты в сторону, сваливаясь с края столешницы. Первый муж государства морщил лоб, вглядываясь в строки.
К своему сорокачетырехлетию, Ришелье уже семь лет носил сутану кардинала и пять из них возглавлял правительство при Людовике Тринадцатом. Вопреки мнению многих придворных, кардинал вовсе не узурпировал власть, да и короля он глупым не считал. Наоборот, Арман Жан дю Плесси считал монарха весьма разумным и дальновидным, раз уж Его Величество сумел понять, что не обладает должной политической и управленческой хваткой, и нашел, кому поручить управление страной и заботу о процветании Франции. Ришелье высоко ценил доверие короля, стараясь оправдать возложенные монархом на него надежды. На слухи и всеобщее презрение служитель короля и церкви давно махнул рукой.
Были и другие слухи, ставящие целью рассорить короля и кардинала. Говорили, что Ришелье питает нежные чувств к Анне Австрийской. В ответ на подобное Высокопреосвященство нервно фыркал, напоминая в такой миг своих излюбленных животных, которыми кишел Пале-Ройаль. Если начистоту, то королева находилась под опекой Ришелье с того момента, как он стал её духовником. Священник заботился о государстве и только. Расхожие сплетни о том, что он враг Анны тоже не имели под собой реальной почвы. Если бы впечатлительная эмоциональная и обделенная вниманием мужа женщина позволила себе интрижку, то дни её закончились бы на плахе. Измена королю равна измене королевству. Закон не обойти. Памятуя о нравах и вкусах монарха, кардинал понимал, что вторично Людовика не женить, а вопрос о наследнике всё еще не решен. Значит, Боже… нет, Ришелье, храни королеву.
Сложнее складывались отношения с королевой-матерью. Мария Медичи еще не растеряла своего влияния, и всякий раз подчеркивала собственное противостояние с министром. Ей был ненавистен «этот проходимец», так ловко увёдший из-под её контроля короля. Мария мечтала, что ей удастся Людовиком так же ловко управлять, как при регентстве. Еще, похоже, ей не давали спокойно жить лавры кузины Екатерины, которая уж слишком легко справлялась с сыновьями, подмяв их под себя. Правда, с дочерью прогадала, но Мария не в накладе, так как заняла в свое время место Маргариты при Генрихе. Только вот Ришелье – не Наварский, хоть и без Маргариты. И оказался не по зубам Марии, раз за разом заручаясь всё большей поддержкой короля и доверием.
Кардинал сидел над бумагами, время от времени прикасаясь к дзуккетто, словно проверяя, прикрывает ли она тонзуру. Кстати, о тонзуре. Поговаривали, что Ришелье, сославшись на светский пост в правительстве, позволил себе дерзость, избавившись от символического нимба прически католически священнослужителей. Так это или нет, никто не мог сказать, ибо если кардинал надевал светское платье, то голову его опять же прикрывала шляпа, которую он имел право не снимать при короле. Высокая и завидная привилегия. Однако кардинал чаще одевался соответственно сану, а не чину, кроваво-красной сутаной внушая уважение и страх. Дзуккетто не снималась даже перед Папой, не то, что перед мирским монархом. Биретту же Ришелье надевал крайне редко, лишь в самых торжественных случаях. Светское платье отличалось сдержанной пышностью, менее вычурной, чем у придворных, и темными цветами, тогда как в фаворе светлые. Министр был высок и сухощав, и справедливо считал, что в ярких одеждах выглядит комично. Ему сутаны с головой хватало, чтобы выделяться из толпы. Тем не менее, оставался франтом, о чем свидетельствовали модная бородка и длинноватая как для священника прическа. Волосы почти достигали плеч, и отличались такой густотой, что невольно подтверждали слухи об отсутствии тонзуры.
Единственной привязанностью кардинала были кошки. Многочисленные кошки, заполонившие дворец, также отвечали Ришелье взаимностью. Особенно любил кардинал пушистую белую Мириам и практически не спускал ее с рук. Вот и сейчас любимица то и дело норовила отвлечь монсеньора от дел государственных, за что была награждена задумчивым поглаживанием. Довольное животное растянулось на кардинальских коленях и удовлетворённо заурчало. Кошки напоминали кардиналу женщин. Увы, но, несмотря на церковный сан, Ришелье вовсе не чурался утех плотских, и хорошо, если только с дамами. О своих любовных похождениях он помалкивал, так что и доброхотам и злословам оставалось лишь догадываться о пристрастиях министра.
- Извольте завтракать, монсеньор, - слуга тихонько проскользнул в кабинет.
- Позже. Зови ко мне Рошфора.